Середина рабочего дня, 14 октября 1978 года. Диалог, который невозможно подслушать.
- Я отпустил Молли к Гриндевальду, Франциска...
- Не говори так...
- Она не пойдет к нему, она пойдет к Лорду, я ее знаю...
- Она не пойдет к Лорду, она пойдет к Гриндевальду. Помоги ей Мерлин на этом пути, но я сказал ей, что она всегда может прийти за помощью ко мне. Может быть, она успеет... Странно, я стоял и понимал, что это её собственное решение и что она безумно боится того, как я на это отреагирую. Она стояла и смотрела на меня, как ребенок в свои 18... А я не остановил, лишь сказал, что ждет Гриндевальда и что хочу её видеть живой и здоровой, хотя бы еще раз… Я подумал, что она имеет право решать, ведь это лучше, чем следовать за кем-то... А она еще и поблагодарила... Странная девушка... Но честная.
- Неужели ты не мог вернуть ее? Ох, Молли-Молли, что же ты делаешь...
- Франциска, она имеет право решать такое же, как и я, и ты.
- Францишек... Францишек, она имеет право решать. Когда успокоится...
- Потому и не сделал я ей ничего... А она явно ждала, что я либо заору, либо... мне даже интересно стало, чего она ждала: Империо? пытки? убийства? заключения? Может быть, она просто вернется, и черт с ней, с этой информацией?..
- Очень многие ждут от тебя реакции, на которую ты на самом деле не способен. И хорошо, что не способен, иначе тебе было бы невозможно доверить Орден...
- Почему она идет к Гриндевальду? Не понимаю...
- Знаешь, я сегодня весь день просидел в библиотеке... Над книжками по истории... Что же заставляет людей идти за тобой? За какие принципы они действительно готовы жить и умирать?
- Тогда ты должен знать, что люди, в сущности, готовы умирать за что угодно, если их к этому достаточно мотивировать...
- И как же их мотивировать, Франциска? Что они хотят получить за свою жизнь? В чем-то они правы, с меня действительно нечего взять. И мне нечего терять, по крайней мере в том смысле, с которым это произносят они. - У пана Горака внезапно активизировалось черное-пречерное чувство юмора.
- А что бы ты хотел получить за свою жизнь, Францишек? Ради чего ты готов умереть?
Пауза в разговоре длится довольно долго.
- Если задуматься, то, наверное, за многое... Вот только я все же до сих пор жив.
- И это хорошо. Это хорошо, правда ведь? Что ты продолжаешь жить.
- Странное дело - в то воскресенье я был готов умереть в попытке хоть как-то воспрепятствовать Гриндевальду, а когда очнулся и осознал, что он даже не понял бы, что это я пришел за ним... Что это было для него несущественно и он даже не поднял палочку... И я даже не успел бы посмотреть ему в глаза... А потом я решил, что все это было неважно. Говорят, мы делаем свой выбор каждый миг, и значит, каждый раз мы можем умереть за разное. А можем просто умереть. Ни за что, а просто так…
- Как умерла я... – Францишек вздрагивает. - Что до готовности умереть, то нужно только иметь достаточно решительности. И сохранять ее. Каждый миг, чтобы быть готовым, когда придет время. Это то, чего у них нет. Так просто. Понимания…
- Не хочу так думать о них, Франциска. Кажется, я и так становлюсь параноиком, каждый день, идя в ДМП.
- Чего ты боишься? Что вас раскроют?
- Боюсь, Франциска, а еще, потому что знаю, что нет больше в Аврорате таких людей, как вы с Фрэнком и Лансом, с которыми не страшно даже к черту в ... пасть, в общем.
- Мы с Френком не сделали ничего, что не смогли бы они. Но - позже. Они как будто младше нас, ты не находишь?
- Я не про них, - улыбается. - К счастью, в Аврорате снова достаточно людей, чтобы ДМП не отправлять даже в патруль.
- К счастью ли... Эти люди носят Метки.
- Но как ни странно защищают наших бюрократических девушек.
- До времени. Безнаказанность - вот что в них плохо. Они могут получить наказание только от Лорда, и знают об этом, и будут отыгрываться на окружающих за тотальное подчинение ему. И ты знаешь об этом. Личная ненависть подождет, Францишек...
- Я отпустил сегодня Молли с наказами для Лили Эванс и Гриндевальда. Какая уж, к черту, личная месть!
- Молли решила, что будет действовать одна. Да будет так, в такой ситуации и один такой, как она - отряд.
- Я тоже так подумал, и все же предложил ей условия прощения для мисс Эванс, уже второй раз. И не мог удержаться, чтобы не передать Гриндевальду, что лучше ему все же вернуться в тюрьму... – если бы Францишек был способен думать еще о чем-нибудь, то он возблагодарил бы Мерлина за то, что его лица во время разговоров с самим собой не видно коллегам: то нежно улыбающегося, то хмурящегося, то кривящегося словно от боли.
- Так значит, если они придут на следующее собрание, все будет правильно... - Францишек растерянно задумался, как оно, собственно, правильно, потому что ни хрена сейчас ничего не правильно в его понимании. Но все же понадеялся, что сумеет с этим что-нибудь сделать, ведь поверила же ему, в конце концов, Молли.
- Ты задумался... - внезапно, тихо-тихо. - Францишек, я жалею только о том, что не сказала тебе раньше... Я ведь так и не сказала тебе... Это странно прозвучит от призрака. Но я тебя люблю.
Пан Горак судорожно вздыхает, еще не решаясь обдумать то, что он услышал, как не решается обдумывать уже больше месяца то, что в его голове порой звучит голос любимой женщины:
- Ф-франциска? Подожди, постой... Франциска!?
Словно что-то теплое спускается от макушки вниз, и он закрывает глаза, пытаясь прочувствовать её близость, какой бы она не была. Чтобы растопить тот комок боли, который вместе со счастьем поселился в его душе с момента её гибели, он снова беззвучно шепчет её имя, не задумываясь, как это выглядит со стороны.
Тепло все же захватывает его в свои объятия, и, не выдержав этой странной ласки, он буквально выбегает из кабинета... по лестнице... на свежий воздух, подальше от людей, чтобы унести с собой что-то невероятное... Где-то в соседнем квартале он спотыкается и падает на колени около старого заброшенного здания, и слезы все же текут по лицу...
- За что?.. За что они забрали тебя у меня? За что?.. - бессмысленные слова как проклятье той жизни, в которой самые счастливые моменты обжигают, как пламя... Пламя, в котором она сгорела, и в котором горит он. Не физически, только сердце... или это душа?
Одинокий мужчина в странной одежде, рыдал на коленях на узенькой улице маггловского квартала... Рыдал потому, что внезапно осознал, что счастье было все же возможно. А где-то неведомо далеко одинокая душа покидала Землю навсегда, и под ее взглядом серо-коричневый, а вовсе не голубой, шарик с золотыми искрами городов на черной стороне удалялся и исчезал. И из разума Францишека уходило то странное и неопределимое, что так долго было там. Уходило из разума - но не оставляя ему ни души, ни сердца...
Такого пронзительного одиночества он не испытывал со смерти деда. Словно в мире не осталось больше живых людей, а только он один на серой улице на сером асфальте под таким же серым лондонским небом. И два маленьких фото в медальоне, с одного из которых лучезарно улыбается не знающая страха девушка. Медальон, который, забрав из мастерской, он еще так и не осмелился открыть.
Тем вечером он не сможет уйти из Министрества, побоявшись самого себя. Утром Кошка найдет его под дверью Отдела Тайн, заснувшего сидя, лишь прислонившись спиной к стене. И долго будет стоять, растерянная, не зная, что хуже: разбудить или позволить спать дальше... В конце концов, кашлянет, крайне осторожно:
- Господин Горак?..
Он встанет, все также закрыв лицо, отвернется к стене, словно в дурацкой попытке скрыть то, что скрыть невозможно.
- Сейчас уйду...
И двинется по стене к лифтам. Где-то по дороге вытрет лицо, в кабинете в кофейнике снова подымется пенкой кофе...
- Пан Горак! Подождите, пан Горак, зайдите ко мне!
Он встанет без всякого сопротивления, возьмет чашку и пойдет за ней, замрет посреди кабинета, протягивая ей вторую чашку с таким горьким напитком. Кошка входит в свой кабинет, закрывает дверь, с категоричным: "У меня деловая встреча!" - игнорирует вопросительный взгляд одного из подчиненных, очень спокойно ставит чашку на стол.
- Садитесь, Францишек. - подходит к одной из полок, непонятно откуда достает тонкий ключик и отпирает одну из толстых книг, достает бутылку из темного стекла, чуть хмурится, ставит обратно. После чего извлекает прозрачную бутылку с янтарной жидкостью и черной этикеткой и два бокала и закрывает книгу. Ставит все это на стол и садится напротив, разливает на двоих, немного, как положено, и берет свой бокал.
- Это очень неплохой виски, пан Горак. Маггловский, если вас это интересует.
- Нет, в общем-то... - он явно пытается продолжить фразу, но ничего не выходит.
В тоне Шейлы нет привычной игривости, она говорит твердо и спокойно:
- Францишек, я не собираюсь вас травить. - Выпивает, не поморщившись, содержимое своего бокала.
Он медленно мотает головой, то ли говоря, что ему все равно, то ли не сомневаясь, что травить его не зачем, то ли говоря, что он сейчас совершенно не против, чтобы кто-нибудь его отравил.
- Пейте. И говорите!
Он пьет. Медленно и неловко, словно все мышцы в теле сжались в комок. Снова мотает головой, пряча глаза. Шейла разливает по второй.
- Не будете?.. Хорошо, тогда я скажу. Не возражаете?
- Н-нет...
- Вы в полном дерьме, пан Горак. Организация, которую вы возглавили, летит к чертям, Пожиратели Смерти чувствуют себя хозяевами жизни, а вас никто, никто не хочет слушать и понимать. Но вы не тот человек, на которого это повлияло бы так. Мои родители жили в Германии и хотели бежать от холокоста, но отец не успел спасти мать, и она погибла, поэтому у меня личные счеты с Гриндевальдом. Моя дочь погибла на летних каникулах, на отдыхе во Франции, и я уверена, что знаю, кто ее убил, потому что она училась в Хогвартсе, а дети с тем талантом артефактолога, что был у нее, рождаются раз за поколение. Поэтому у меня личные счеты с Дамблдором. Что до Гриндевальда... - Легкая усмешка появляется на её губах. - То сейчас плевать я на него хотела.
Он поднимает на нее глаза, ошарашенные несмотря на все свои же сделанные когда-то логические выкладки...
Миссис Хартманн говорит очень спокойно:
- Лорд Волдеморт - вот единственный виновник смерти Френка и Алисы Лонгботтомов. Если хотите знать. Косвенно, но именно он виноват в этом.
- Я з-знаю... Я убъю его...
- Подождите, не горячитесь, пан Горак...
Он смотрит очень спокойно, несмотря на трясующиеся руки, смотрит на нее и качает головой.
- Вы ошибаетесь... Не сегодня... И не завтра... Но однажды... - Как ни странно, в голосе действительно нет ненависти, только боль.
Миссис Хартманн улыбается:
- А вы дослушайте. Вы знаете, когда девушки поступают ко мне в Отдел, я всегда сталкиваюсь со сложной задачей. Их трудно экзаменовать. Их меньше, уж простите, тревожит физиология. Голый разум... Но недавно я нашла хороший выход. Я даю им невозможное задание. Но недавно один из них его решил. Догадываетесь, кто?
Пан Горак качает головой.
- Вы никогда не решите невозможное задание. – Очень тихо звучит её голос. - Потому что вы один. Потому что никто, никто из этих дур не догадался поднять голову и увидеть, что задание одинаково для всех. А теперь догадываетесь?
Он явно пытается как-то прийти в себя и хоть что-то ответить, но все силы явно уходят не на то.
- Она мне нравилась, Францишек. Она была похожа на мою Лессу, разве дерзости и заносчивости было меньше. - Наливает еще. Третий бокал он даже умудряется покачать в руке, рассматривая завихрения, потом махом выпивает.
- Франциска... – неожиданно произносит он, роняя бокал и сжимая руками лоб. - Она... такая... невозможная... невероятная!
Шейла озадаченно хмурится:
- Простите?.. Я говорю об Алисе Лонгботтом, если вы не поняли.
Он медленно качает головой и очень четко выговаривает:
- Франциска Элизабет Алиссия Беннет-Смит Лонгботтом.
Женщина некоторое время молчит.
- Полное имя... Вот оно что. Молодец, девочка, не ожидала... – Теперь недоуменно хмурится Францишек, не в силах понять свою собеседницу.
Она поднимает голову и очень внимательно смотрит в глаза мужчине, задумчиво вертя в руке бокал.
- А вам-то откуда оно известно? - вдруг что-то понимает, недопитый бокал выскальзывает из её рук и со звоном хрустальных осколков бьется об пол.
- Она гордилась им... Как-то она назвала его то ли в шутку, то ли просто в девичьем разговоре, мне показалось, что я ослышался... Оказалось, нет... - Откашливается. - А потом она пришла ко мне... После... Я так не хотел отпускать её... Господи...
По полу медленно растекается темно-янтарная жидкость.
- Простите... меня. Вы... любили ее? - долго-долго смотрит на осколки, словно забыла, как колдовать, затем достает палочку, почти шепчет.
- Репаро.
Францишек долго молча, потом медленно, но очень уверенно, кивает:
- Да. Она ушла вчера... И я решил, что схожу с ума. Простите, я, кажется... - забывает, что хотел сказать.
- Когда она умерла? Скажите точную дату.
- 4 сентября. Во время штурма Гриндевальда. Она хотела защитить их. Спасти. От нас. А я не понял, понимаете, не понял, я не хотел её пускать, а потом... тело сработало само... и я жив...
Шейла как будто хотела что-то сказать, но замолчала.
- Не корите себя... Вы сделали что могли, а она сработала так, как и должен работать аврор.
После небольшой паузы он качает головой, то ли отрицая слова, то ли почувствовав в них случайный укор...
- Уже не важно. Она и была настоящим аврором...
- Сегодня пятнадцатое октября. Вы понимаете, что это значит? - Он растерянно поднимает глаза. - Сороковой день.
- Но разве... Разве это правда? Она действительно была здесь? Была... - он проводит руками по лицу, словно вообще заново осознавая, где он. Слова не просятся на язык и он осматривает кабинет в поисках... Кувшин с водой стоит в дальнем углу. Он соединяет и медленно поднимает свой бокал, пересекает кабинет и наливает в него воды
- А вы что, думали, вы с ума сходите? – Не скрывая насмешку. - Нет, Францишек, вы здоровы. Вы здоровее большинства, вынуждена вас огорчить.
- Иногда думал... Если честно, в этой мысли было что-то хорошее... Спасибо вам. - Обозревает кабинет. - За все в общем-то... - После паузы, совершенно неловко:
- Соболезную вашим утратам... Я... - Махает рукой.
Шейла пожимает плечами:
- Бросьте, Францишек, плюньте да разотрите, как магглы говорят. Мы с вами на одной стороне. По крайней мере, теперь вы знаете мои мотивы.
Он как-то странно трясет головой, то ли часто-часто соглашаясь с ней, то ли перекатывая с места на место мысли.
- Да. А вы мои. - Голос неожиданно приобретает эмоциональность. Еще раз посмотрев на Кошку, он поворачивается к двери кабинета.
- Францишек... Рассчитывайте на меня. Я верю вам, даже если... Если у нас ничего не получится.- В непроницаемом лице и вечной полуулыбке Шейлы скользнуло нечто слабо уловимое.
- Я отпустил Молли к Гриндевальду, Франциска...
- Не говори так...
- Она не пойдет к нему, она пойдет к Лорду, я ее знаю...
- Она не пойдет к Лорду, она пойдет к Гриндевальду. Помоги ей Мерлин на этом пути, но я сказал ей, что она всегда может прийти за помощью ко мне. Может быть, она успеет... Странно, я стоял и понимал, что это её собственное решение и что она безумно боится того, как я на это отреагирую. Она стояла и смотрела на меня, как ребенок в свои 18... А я не остановил, лишь сказал, что ждет Гриндевальда и что хочу её видеть живой и здоровой, хотя бы еще раз… Я подумал, что она имеет право решать, ведь это лучше, чем следовать за кем-то... А она еще и поблагодарила... Странная девушка... Но честная.
- Неужели ты не мог вернуть ее? Ох, Молли-Молли, что же ты делаешь...
- Франциска, она имеет право решать такое же, как и я, и ты.
- Францишек... Францишек, она имеет право решать. Когда успокоится...
- Потому и не сделал я ей ничего... А она явно ждала, что я либо заору, либо... мне даже интересно стало, чего она ждала: Империо? пытки? убийства? заключения? Может быть, она просто вернется, и черт с ней, с этой информацией?..
- Очень многие ждут от тебя реакции, на которую ты на самом деле не способен. И хорошо, что не способен, иначе тебе было бы невозможно доверить Орден...
- Почему она идет к Гриндевальду? Не понимаю...
- Знаешь, я сегодня весь день просидел в библиотеке... Над книжками по истории... Что же заставляет людей идти за тобой? За какие принципы они действительно готовы жить и умирать?
- Тогда ты должен знать, что люди, в сущности, готовы умирать за что угодно, если их к этому достаточно мотивировать...
- И как же их мотивировать, Франциска? Что они хотят получить за свою жизнь? В чем-то они правы, с меня действительно нечего взять. И мне нечего терять, по крайней мере в том смысле, с которым это произносят они. - У пана Горака внезапно активизировалось черное-пречерное чувство юмора.
- А что бы ты хотел получить за свою жизнь, Францишек? Ради чего ты готов умереть?
Пауза в разговоре длится довольно долго.
- Если задуматься, то, наверное, за многое... Вот только я все же до сих пор жив.
- И это хорошо. Это хорошо, правда ведь? Что ты продолжаешь жить.
- Странное дело - в то воскресенье я был готов умереть в попытке хоть как-то воспрепятствовать Гриндевальду, а когда очнулся и осознал, что он даже не понял бы, что это я пришел за ним... Что это было для него несущественно и он даже не поднял палочку... И я даже не успел бы посмотреть ему в глаза... А потом я решил, что все это было неважно. Говорят, мы делаем свой выбор каждый миг, и значит, каждый раз мы можем умереть за разное. А можем просто умереть. Ни за что, а просто так…
- Как умерла я... – Францишек вздрагивает. - Что до готовности умереть, то нужно только иметь достаточно решительности. И сохранять ее. Каждый миг, чтобы быть готовым, когда придет время. Это то, чего у них нет. Так просто. Понимания…
- Не хочу так думать о них, Франциска. Кажется, я и так становлюсь параноиком, каждый день, идя в ДМП.
- Чего ты боишься? Что вас раскроют?
- Боюсь, Франциска, а еще, потому что знаю, что нет больше в Аврорате таких людей, как вы с Фрэнком и Лансом, с которыми не страшно даже к черту в ... пасть, в общем.
- Мы с Френком не сделали ничего, что не смогли бы они. Но - позже. Они как будто младше нас, ты не находишь?
- Я не про них, - улыбается. - К счастью, в Аврорате снова достаточно людей, чтобы ДМП не отправлять даже в патруль.
- К счастью ли... Эти люди носят Метки.
- Но как ни странно защищают наших бюрократических девушек.
- До времени. Безнаказанность - вот что в них плохо. Они могут получить наказание только от Лорда, и знают об этом, и будут отыгрываться на окружающих за тотальное подчинение ему. И ты знаешь об этом. Личная ненависть подождет, Францишек...
- Я отпустил сегодня Молли с наказами для Лили Эванс и Гриндевальда. Какая уж, к черту, личная месть!
- Молли решила, что будет действовать одна. Да будет так, в такой ситуации и один такой, как она - отряд.
- Я тоже так подумал, и все же предложил ей условия прощения для мисс Эванс, уже второй раз. И не мог удержаться, чтобы не передать Гриндевальду, что лучше ему все же вернуться в тюрьму... – если бы Францишек был способен думать еще о чем-нибудь, то он возблагодарил бы Мерлина за то, что его лица во время разговоров с самим собой не видно коллегам: то нежно улыбающегося, то хмурящегося, то кривящегося словно от боли.
- Так значит, если они придут на следующее собрание, все будет правильно... - Францишек растерянно задумался, как оно, собственно, правильно, потому что ни хрена сейчас ничего не правильно в его понимании. Но все же понадеялся, что сумеет с этим что-нибудь сделать, ведь поверила же ему, в конце концов, Молли.
- Ты задумался... - внезапно, тихо-тихо. - Францишек, я жалею только о том, что не сказала тебе раньше... Я ведь так и не сказала тебе... Это странно прозвучит от призрака. Но я тебя люблю.
Пан Горак судорожно вздыхает, еще не решаясь обдумать то, что он услышал, как не решается обдумывать уже больше месяца то, что в его голове порой звучит голос любимой женщины:
- Ф-франциска? Подожди, постой... Франциска!?
Словно что-то теплое спускается от макушки вниз, и он закрывает глаза, пытаясь прочувствовать её близость, какой бы она не была. Чтобы растопить тот комок боли, который вместе со счастьем поселился в его душе с момента её гибели, он снова беззвучно шепчет её имя, не задумываясь, как это выглядит со стороны.
Тепло все же захватывает его в свои объятия, и, не выдержав этой странной ласки, он буквально выбегает из кабинета... по лестнице... на свежий воздух, подальше от людей, чтобы унести с собой что-то невероятное... Где-то в соседнем квартале он спотыкается и падает на колени около старого заброшенного здания, и слезы все же текут по лицу...
- За что?.. За что они забрали тебя у меня? За что?.. - бессмысленные слова как проклятье той жизни, в которой самые счастливые моменты обжигают, как пламя... Пламя, в котором она сгорела, и в котором горит он. Не физически, только сердце... или это душа?
Одинокий мужчина в странной одежде, рыдал на коленях на узенькой улице маггловского квартала... Рыдал потому, что внезапно осознал, что счастье было все же возможно. А где-то неведомо далеко одинокая душа покидала Землю навсегда, и под ее взглядом серо-коричневый, а вовсе не голубой, шарик с золотыми искрами городов на черной стороне удалялся и исчезал. И из разума Францишека уходило то странное и неопределимое, что так долго было там. Уходило из разума - но не оставляя ему ни души, ни сердца...
Такого пронзительного одиночества он не испытывал со смерти деда. Словно в мире не осталось больше живых людей, а только он один на серой улице на сером асфальте под таким же серым лондонским небом. И два маленьких фото в медальоне, с одного из которых лучезарно улыбается не знающая страха девушка. Медальон, который, забрав из мастерской, он еще так и не осмелился открыть.
Тем вечером он не сможет уйти из Министрества, побоявшись самого себя. Утром Кошка найдет его под дверью Отдела Тайн, заснувшего сидя, лишь прислонившись спиной к стене. И долго будет стоять, растерянная, не зная, что хуже: разбудить или позволить спать дальше... В конце концов, кашлянет, крайне осторожно:
- Господин Горак?..
Он встанет, все также закрыв лицо, отвернется к стене, словно в дурацкой попытке скрыть то, что скрыть невозможно.
- Сейчас уйду...
И двинется по стене к лифтам. Где-то по дороге вытрет лицо, в кабинете в кофейнике снова подымется пенкой кофе...
- Пан Горак! Подождите, пан Горак, зайдите ко мне!
Он встанет без всякого сопротивления, возьмет чашку и пойдет за ней, замрет посреди кабинета, протягивая ей вторую чашку с таким горьким напитком. Кошка входит в свой кабинет, закрывает дверь, с категоричным: "У меня деловая встреча!" - игнорирует вопросительный взгляд одного из подчиненных, очень спокойно ставит чашку на стол.
- Садитесь, Францишек. - подходит к одной из полок, непонятно откуда достает тонкий ключик и отпирает одну из толстых книг, достает бутылку из темного стекла, чуть хмурится, ставит обратно. После чего извлекает прозрачную бутылку с янтарной жидкостью и черной этикеткой и два бокала и закрывает книгу. Ставит все это на стол и садится напротив, разливает на двоих, немного, как положено, и берет свой бокал.
- Это очень неплохой виски, пан Горак. Маггловский, если вас это интересует.
- Нет, в общем-то... - он явно пытается продолжить фразу, но ничего не выходит.
В тоне Шейлы нет привычной игривости, она говорит твердо и спокойно:
- Францишек, я не собираюсь вас травить. - Выпивает, не поморщившись, содержимое своего бокала.
Он медленно мотает головой, то ли говоря, что ему все равно, то ли не сомневаясь, что травить его не зачем, то ли говоря, что он сейчас совершенно не против, чтобы кто-нибудь его отравил.
- Пейте. И говорите!
Он пьет. Медленно и неловко, словно все мышцы в теле сжались в комок. Снова мотает головой, пряча глаза. Шейла разливает по второй.
- Не будете?.. Хорошо, тогда я скажу. Не возражаете?
- Н-нет...
- Вы в полном дерьме, пан Горак. Организация, которую вы возглавили, летит к чертям, Пожиратели Смерти чувствуют себя хозяевами жизни, а вас никто, никто не хочет слушать и понимать. Но вы не тот человек, на которого это повлияло бы так. Мои родители жили в Германии и хотели бежать от холокоста, но отец не успел спасти мать, и она погибла, поэтому у меня личные счеты с Гриндевальдом. Моя дочь погибла на летних каникулах, на отдыхе во Франции, и я уверена, что знаю, кто ее убил, потому что она училась в Хогвартсе, а дети с тем талантом артефактолога, что был у нее, рождаются раз за поколение. Поэтому у меня личные счеты с Дамблдором. Что до Гриндевальда... - Легкая усмешка появляется на её губах. - То сейчас плевать я на него хотела.
Он поднимает на нее глаза, ошарашенные несмотря на все свои же сделанные когда-то логические выкладки...
Миссис Хартманн говорит очень спокойно:
- Лорд Волдеморт - вот единственный виновник смерти Френка и Алисы Лонгботтомов. Если хотите знать. Косвенно, но именно он виноват в этом.
- Я з-знаю... Я убъю его...
- Подождите, не горячитесь, пан Горак...
Он смотрит очень спокойно, несмотря на трясующиеся руки, смотрит на нее и качает головой.
- Вы ошибаетесь... Не сегодня... И не завтра... Но однажды... - Как ни странно, в голосе действительно нет ненависти, только боль.
Миссис Хартманн улыбается:
- А вы дослушайте. Вы знаете, когда девушки поступают ко мне в Отдел, я всегда сталкиваюсь со сложной задачей. Их трудно экзаменовать. Их меньше, уж простите, тревожит физиология. Голый разум... Но недавно я нашла хороший выход. Я даю им невозможное задание. Но недавно один из них его решил. Догадываетесь, кто?
Пан Горак качает головой.
- Вы никогда не решите невозможное задание. – Очень тихо звучит её голос. - Потому что вы один. Потому что никто, никто из этих дур не догадался поднять голову и увидеть, что задание одинаково для всех. А теперь догадываетесь?
Он явно пытается как-то прийти в себя и хоть что-то ответить, но все силы явно уходят не на то.
- Она мне нравилась, Францишек. Она была похожа на мою Лессу, разве дерзости и заносчивости было меньше. - Наливает еще. Третий бокал он даже умудряется покачать в руке, рассматривая завихрения, потом махом выпивает.
- Франциска... – неожиданно произносит он, роняя бокал и сжимая руками лоб. - Она... такая... невозможная... невероятная!
Шейла озадаченно хмурится:
- Простите?.. Я говорю об Алисе Лонгботтом, если вы не поняли.
Он медленно качает головой и очень четко выговаривает:
- Франциска Элизабет Алиссия Беннет-Смит Лонгботтом.
Женщина некоторое время молчит.
- Полное имя... Вот оно что. Молодец, девочка, не ожидала... – Теперь недоуменно хмурится Францишек, не в силах понять свою собеседницу.
Она поднимает голову и очень внимательно смотрит в глаза мужчине, задумчиво вертя в руке бокал.
- А вам-то откуда оно известно? - вдруг что-то понимает, недопитый бокал выскальзывает из её рук и со звоном хрустальных осколков бьется об пол.
- Она гордилась им... Как-то она назвала его то ли в шутку, то ли просто в девичьем разговоре, мне показалось, что я ослышался... Оказалось, нет... - Откашливается. - А потом она пришла ко мне... После... Я так не хотел отпускать её... Господи...
По полу медленно растекается темно-янтарная жидкость.
- Простите... меня. Вы... любили ее? - долго-долго смотрит на осколки, словно забыла, как колдовать, затем достает палочку, почти шепчет.
- Репаро.
Францишек долго молча, потом медленно, но очень уверенно, кивает:
- Да. Она ушла вчера... И я решил, что схожу с ума. Простите, я, кажется... - забывает, что хотел сказать.
- Когда она умерла? Скажите точную дату.
- 4 сентября. Во время штурма Гриндевальда. Она хотела защитить их. Спасти. От нас. А я не понял, понимаете, не понял, я не хотел её пускать, а потом... тело сработало само... и я жив...
Шейла как будто хотела что-то сказать, но замолчала.
- Не корите себя... Вы сделали что могли, а она сработала так, как и должен работать аврор.
После небольшой паузы он качает головой, то ли отрицая слова, то ли почувствовав в них случайный укор...
- Уже не важно. Она и была настоящим аврором...
- Сегодня пятнадцатое октября. Вы понимаете, что это значит? - Он растерянно поднимает глаза. - Сороковой день.
- Но разве... Разве это правда? Она действительно была здесь? Была... - он проводит руками по лицу, словно вообще заново осознавая, где он. Слова не просятся на язык и он осматривает кабинет в поисках... Кувшин с водой стоит в дальнем углу. Он соединяет и медленно поднимает свой бокал, пересекает кабинет и наливает в него воды
- А вы что, думали, вы с ума сходите? – Не скрывая насмешку. - Нет, Францишек, вы здоровы. Вы здоровее большинства, вынуждена вас огорчить.
- Иногда думал... Если честно, в этой мысли было что-то хорошее... Спасибо вам. - Обозревает кабинет. - За все в общем-то... - После паузы, совершенно неловко:
- Соболезную вашим утратам... Я... - Махает рукой.
Шейла пожимает плечами:
- Бросьте, Францишек, плюньте да разотрите, как магглы говорят. Мы с вами на одной стороне. По крайней мере, теперь вы знаете мои мотивы.
Он как-то странно трясет головой, то ли часто-часто соглашаясь с ней, то ли перекатывая с места на место мысли.
- Да. А вы мои. - Голос неожиданно приобретает эмоциональность. Еще раз посмотрев на Кошку, он поворачивается к двери кабинета.
- Францишек... Рассчитывайте на меня. Я верю вам, даже если... Если у нас ничего не получится.- В непроницаемом лице и вечной полуулыбке Шейлы скользнуло нечто слабо уловимое.