Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мертвых воскрешал, -
Потому что если не любил -
Значит, и не жил, и не дышал!
В. Высоцкий

***
Всех участвовавших в операциях отпустили по домам, до следующего вызова. До гостиницы пан Горак шёл так медленно, как только мог, словно прогуливаясь, как будто его вид кого-то мог обмануть. Недоуменные взгляды прохожих не смущали и не волновали его, в общем-то он вообще не замечал, что на улицах кроме него есть кто-то. Нежелание идти "домой", в эту искусственную имитацию жилища, замедляло каждый шаг... Хотя ему ли, почти не сохранившему воспоминаний о родительском доме, страдать такой разборчивостью?
- Добрый вечер, пан Горак!
Медленный кивок в ответ. Дверь номера бесшумно раскрывается, в который раз подтверждая заботливость хозяев. Вслед за чехом в дверь просачивается гостиничный эльф:
- Что вы будете на ужин?
- Ничего.
- Совсем?
- Ничего. Нет, постой, принеси огневиски, две, две бутылки.

Бросив эльфу пару монет и в тот же момент забыв о его присутствии, пан Горак стянул наконец потемневшую от сажи и крови одежду, надев лишь легкие домашние брюки, не так сильно трущиеся об обожженную кожу. Камин уже разожжен, осталось подтянуть к нему ковер. На столике появляются две бутылки и пара стаканов. Неужели эльф мог подумать, что Францишек кого-то ждет? Чувство вины обжигает и кричит, что он не справился... А в языках огня пляшут лица: лицо Грэга Румора, лицо Воландеморта, лица Алекто и Амикуса Кэрроу, лицо мистера Джагсона, улыбающегося мисс Вэнс, лица Фрэнка и Алисы Лонгботтом...

Если верны слова миссис Лонгботтом, то они погибли в один день. Что-то мешает думать, на самом краю сознания проплывает лицо неизвестного из типографии. Мелькает озарение. Так вот чем стал Фрэнк! Чувство потери переполняет и грозится выплеснуться наружу. Пан Горак сглатывает горечь и запивает её огневиски.

"Я так хотел назвать его другом! За годы как жизни, так и службы, я сталкивался со многими людьми, которых могу назвать друзьями, однако лишь этому, несомненно талантливому волшебнику, я рассказал о себе без лжи и утайки. Дамблдор не считается, это скорее был допрос, а Фрэнк, чем-то неуловимо близкий, смелый и, как мне тогда казалось, честный, заслужил полное моё доверие. Теперь я понимаю, что все это было ложью... Что временами это вообще мог быть не он, что все мои тайны больше ничего не значат, ведь они, без сомнений, положены к ногам моего кровного врага." На миг он позволяет себе помечтать, что у Гриндевальда возникнет желание самолично прийти за ним, но эти мечты отступают под гнетом того беспощадного факта, что даже сегодня Гриндевальд действовал чужими руками.

Какой позор! Гриндевальд на свободе и, вероятно, уже за пределами Магической Британии, Воландеморт-таки стал Министром магии и теперь сильнее, чем когда-либо. Фрэнка и Алисы нет в живых, а он даже не смог их защитить, этих стажеров, так доверявших ему... Францишека затрясло, словно в лихорадке. Чего вообще стоит его жизнь? Зачем она ему, весьма посредственному в общем-то магу? У которого ничего нет и чья жизнь больше не стоит ни гроша...

Он приподнимается и тянется за второй бутылкой, когда его глаза встречаются с глазами миссис Лонгботтом... У нее потрясающие глаза: не такие пронзительные, как у её мужа, а лучащиеся мягкостью и добротой. В голове проносится мысль, что в них никогда не было ничего твердого или острого и при этом она - самая бесстрашная и самая решительная девушка, которую он когда-либо видел.

- Прости меня! - слова вырываются помимо воли.
- За что? - тихий шепот словно мираж в пустыне.
- Я не уберег вас, и Фрэнка не уберег, не понял, не распознал... Я должен был...
- Он погиб не поэтому. Он слишком боялся за меня, а я лишь хотела защитить его... Мы погубили друг друга своим страхом.
В её глазах такая боль, что пан Горак ёжится под этим призрачным взглядом.
- Почему ты с нами пошла? Зачем надела маску, которая была тебе так противна?
- Потому что не могла иначе, они сказали, что там Фрэнк. - Хочется зажмуриться, чтобы только не видеть её лица. Как же он мог этого не услышать? Слёзы подступают помимо его воли. - Это было важно для тебя?
- Да!
- Почему?
- Я не хотел, чтобы вы погибли!
- Почему?
- Это так сложно объяснить...
- И все же?
- Вы так молоды!
- Разве не вы мне сказали как-то, пан Францишек, что молодость - это недостаток, который проходит сам собой? – её глаза не улыбаются при этой шутке, они становятся лишь глубже и печальнее. - Но у меня он не пройдет... Я сгорела. Так глупо... - Следующие слова звучат едва слышно и мужчина скорее ощущает их, чем слышит. - Сегодня я уйду...

Мужчина наклоняется ближе к камину, пряча взгляд в пламени, но огонь не может больше утешить, ведь в нем тоже горят глаза Алисы Лонгботтом. Она спокойна, невероятно спокойна для девушки, которой столько довелось пережить. Пережить ли? Дурацкое выражение!
- Знаешь, я хотела бы, чтобы в Аврорате нас помнили. Как ты думаешь, это возможно?
- Я никогда вас не забуду, мисс...ис... миледи... - Этого так мало... Какую надежду он может дать её, он, доверивший свою жизнь людям, для которых был лишь марионеткой, и не сумевший защитить тех, кто был рядом. - Я не могу пообещать того, что не в моей власти, ведь. возможно, я погибну раньше, чем... - Жизнь так изменилась всего за 2 дня. - Но я могу вам пообещать, что ваши имена всегда будут со мной.
Алиса смотрит на Францишека словно понимая его и сочувствуя. А ему так хочется бежать от этого незаслуженного чувства!
- А в Ордене Феникса?
- Я обещаю тебе. - По крайней мере это он может ей обещать. Клятвы положено приносить уверенно и мужчина старается, чтобы голос прозвучал ровно.

Долгое время лишь потрескивание поленьев нарушает тишину.
- Это так ужасно, когда вся твоя жизнь подчинена страху, когда не знаешь кому доверять… Я хотела спасти нас от нашего будущего и… вот. Я так боялась, что Фрэнк погибнет, что не смогла его спасти… - голос падает до шёпота, когда она признается: - С самого Рождества мой боггарт – это мёртвый Фрэнк, я не могу на это смотреть…
- Моим боггартом с давних пор были мои будущие дети: мальчик и девочка, сидящие на развороченном полу в доме, у которого больше нет крыши. – Миссис Лонгботтом смотрит словно в самую душу и Францишек сознается. – Я не знаю, кто смог бы позаботиться о моей семье, если бы со мной что-то случилось... Так что я так и не создал семью и этот страх уже не сбудется.
- Ты расскажешь моей семье, что со мной случилось? Съездишь к моим родителям?
- Конечно, разве не в этом мой долг? - Хоть что-то он действительно может сделать для неё. Из всех возможностей этого мира...

Она почти неподвижна, лишь иногда, задумавшись, переводит взгляд на огонь, и по лицу видно, как пламя будит страшные воспоминания.
- Страшно все это, ведь Лили Эванс всегда была моей подругой... - Алиса замолкает в недоумении. - Как же так? Такая красивая, такая талантливая... Не то, что я! Разве я красивая? - раздается неожиданный вопрос, от которого у мужчины перехватывает дыхание. Растерянность еще долго не дает ему ответить:
- Я никогда не думал об этом... - Шепчет он. - Ты невероятно смелая, добрая, настоящий товарищ. Я никогда не смотрел на тебя, как на … женщину, ты же замужем за Фрэнком... - Слвоно приняв какое-то решение, Францишек с усилием отводит глаза от языков пламени и смотрит на Алису задумчиво, оценивающе.
- Вы очень красивая, Алиса! - Выдыхает наконец он и прячет лицо за ладонями.
- Давай перейдем на "ты". - В словах прячется искристая улыбка той девчонки, какой он впервые её увидел.
- Как скажете, леди... Ска-жешь.

Алиса действительно улыбается:
- Моё полное имя - Франциска Элизабет Алиссия Смит-Беннет. У нас верят, что это особое доверие, когда называешь свое полное имя.
- У нас считают, что имя влияет на человека, его носящего и соответствует ему...
- И что означает твое имя?
- Я не помню, если честно. Только значение фамилии: то ли "горький", то ли "холм, гора". Хочешь сказать, что я забыл, кто я? – улыбка касается краешка губ. Внезапно ему хочется улыбаться и шутить. - А как переводится ваше... твое имя?
- Франциска означает "свободная"... По правде говоря, это имя мне всегда нравилось больше, чем Алиса.
- Свободная... У нас ведь схожие имена, скорее всего даже одно и то же. Какая ирония... То есть мое имя можно перевести как "горечь свободы"?
Алиса пожимает плечами:
- Не забывай, у тебя всегда есть выбор.
- Какой же?
- Ты говорил, что тебя ждет невеста. Возвращайся к ней, восстанови свой дом и будь счастлив, Францишек! Ты можешь выбрать все это! У тебя впереди вся жизнь, а мою у меня отняли, понимаешь? Мне её не вернуть, сейчас рассветет и я уйду, мне незачем здесь оставаться. Я сгорела! От меня осталась лишь горстка пепла, среди которой даже пуговиц не сыскать, понимаешь?!
- Да... - На смену недавней легкости возвращаются слёзы, катятся по лицу, не способные ничего изменить, руки по привычке тянутся к плечу девушки, чтобы выразить то сопереживание, которое росло в нем день за днем все последние месяцы. Невозможность даже дотронуться до плеча отдается острой болью в груди и рука, не дотянувшись, безвольно падает в огонь. Боли нет. Она протягивает руку на встречу его руке и руки соприкасаются в пламени: его в свежих ожогах и её, легкая и сияющая.
- Я клянусь тебе, что никогда и ни при каких обстоятельствах не применю Фере Конжисте ни к одному живому человеку! - руки тянутся за палочкой, не обнаруживая ей ни в ножнах, ни в карманах. Францишек растерянно оглядывается, не обнаруживая её и в пределах комнаты:
- Неужели я оставил её на работе?.. Со мной никогда такого не было, это просто невозможно, оставить её там! Я не мог!
В её глазах читается укор, словно она уверена, что он не случайно оставил её на работе. Это не было запланированным, но, видимо, он хотел этого. Никогда не возвращаться обратно.
- Мне не нужен обет от тебя, я тебе верю и так. Расскажи мне что-нибудь...

Он задумывается и начинает рассказ не сразу:
- Ты знаешь, что война никогда не заканчивается? - Почему-то именно сейчас на пороге новой войны, наружу рвутся воспоминания о прошлой. - Даже когда все казалось закончилось бы, противник повержен и заключен в тюрьму, однако это не значит, что ты в безопасности. Где бы ты ни был с этого момента, ты всегда ждешь подвоха и предательства. Война закончилась в 1945, но еще в 1951 году мой дед ни за что не хотел отпускать меня в школу. Мы меняли убежище за убежищем, он был моим первым учителем и в самом дальнем захолустье умудрялся находить мне учителей того, чего не знал сам - в основном, языков. Еще долгие годы они преследовали нас - те, кто жаждал возвращения Гриндевальда, а порой те, чьих родных убили мой отец или моя мать. Помню, как-то они окружили меня, наставили палочки и кричали, что сейчас я умру... А я стоял и... не мог поднять палочку, потому что они были вправе. Кровь на руках отца стала моей кровью, и лишь немногие знают, как страшно он искупил свои прегрешения.
- Ты выжил...
- Да, Франциска, но на моих руках полно крови тех, кого убил я сам.
- У нас такая работа...
- Не оправдывай меня за то, за что осудила бы другого.
- Ты убъешь Воландеморта за то, что он сделал с нами? - пану Гораку хочется смеяться, но смех скорее похож на хриплый кашель:
- Если ты этого хочешь, Франциска.
- Я хочу...
- Тогда я обещаю, если на это хватит моей жизни.
- Ты всегда можешь уйти, Францишек.
- Я поклялся защищать Европу от таких, как Гриндевальд.
- Тогда ты должен возглавить Орден, он не должен попасть в руки Дамблдора!
- Еще что-нибудь, миледи?... - пан Горак улыбается.
Франциска задумывается:
- У Гриндевальда теперь есть бузинная палочка Дамблдора. А основная сила Воландеморта в его крестражах. Возможно, тебе поможет Тереза, она знает, как их искать. А ты их уничтожишь. Или Гриндевальд… Я читала, что есть всего два средства: яд василиска и адский огонь. Не бойся, ты всегда сможешь его усмирить. Я научу тебя! - Слова неведомого заклинания звучат торжественно и грозно. - Imperius Ignis Moritum!
- Imperius Ignis Moritum - послушно повторяет Францишек. На секунду задумывается и с очевидным недоверием спрашивает: - Ты действительно думаешь, что я смогу что-нибудь противопоставить сильнейшим магам нашего времени?
- У тебя получится. Это заклинание придумал мой пра-пра-прадед, я отыскала его в библиотеке. - Голос Франциски наполняется нежностью и спокойствие, как почти всегда, когда она рассказывает что-то о себе...
Ожоги на руке затягиваются на глазах - медальон, наконец, зарядился. Надолго воцаряется тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине, недопитая бутылка огневиски больше не притягивает ни одного из участников безмолвного диалога.
- Знаешь, я не думаю, что Лили Эванс действительно знала, что она бросает зелье в меня... Все же мы были подругами в школе. Если ты когда-нибудь встретишь её снова, дай ей шанс!
- Шанс на что?
- У каждого должен быть шанс изменить свою жизнь!
- То бишь, перед тем, как кого-нибудь убить, я должен спрашивать, не желает ли он начать жизнь по-другому? - Франциска краснеет и пану Гораку становится стыдно за свой неуместный цинизм. Она же пришла к нему, пришла попрощаться, а он здесь пьян и вообще...
- Я обещаю, у нее будет этот шанс. - Что еще он может сказать ей? Ведь будь его воля, он задушил бы предательницу собственными руками!
- Спасибо! За все! - на миг ему кажется, что она сейчас наклонится и поцелует его, но это лишь обман зрения и он забывает об этом мимолетном желании.
- За что же? - горький смешок остается без ответа.

- Светает... Красиво как! В детстве, в какой-то старой книге, уж и не припомню названия, один из героев утверждал, что каждый рассвет - единственный в жизни и его нельзя упускать!
- Сегодняшний рассвет действительно особенный... Прогуляемся до Темзы?
- С удовольствием, Франциска. - Это имя удивительно идет ей. Пан Горак встает и церемониально подставляет локоть этой новой Алисе Лонгботтом, и та с улыбкой кладет на него призрачную руку. По туманному утреннему Лондону идет, возможно, одна из самых необычных пар, которую видел этот город: изуродованный шрамами мужчина в домашнем костюме почти церемониально и крайне бережно ведет по улицам призрачную девушку...

Они стоят около реки, позолоченной первыми лучами солнца и не смотрят друг на друга.
- Сейчас появится солнце... Ты мне что-нибудь скажешь на прощание?
Францишек поворачивается к ней, но взгляд его направлен скорее на развевающиеся волосы девушки. На миг замирает, задумавшись, что может он дать ей и истина приходит неожиданно для него самого:
- Я полюбил Вас, Франциска. - Слова прорываются из самого сердца и разбиваются о прибрежные камни с тихим звоном, пан Горак лишь успевает заметить, как меняется лицо внезапно ставшей такой родной Франциски Элизабет Алиссии, как призрачная рука в первый и последний раз касается его щеки и исчезает вместе со своей обладательницей. Над Темзой возносится радуга... и в этот момент Францишек осознаёт, что наконец нашел свой дом и свое счастье, пусть вот такое призрачное, но может быть единственно доступное ему. Стоя под радугой в утреннем тумане пан Горак испытал не боль, а неожиданное счастье и незамутненную радость любить, ради которой можно не только горы свернуть, но и вступить в борьбу со всем миром.
- Обещаю тебе...

@темы: мародеры, мародёры, последствия выбора, Францишек Горак